Право на ненависть.

Она теребила в руках салфетку и смущённо улыбалась.
— Отчим насиловал меня до 15 лет. Мама, конечно, знала, но не вмешивалась – она любила его и не хотела потерять, что было бы неизбежно, если бы всё это вскрылось. Я её не осуждаю. Отчим – он тоже в чём-то хороший, он всегда дарил мне подарки на день рожденья, ходил на родительские собрания в школу и помогал с физикой. В 15 лет я сбежала из дома, жила на улице, но зато меня никто не трогал. Я их обоих простила. В каждом человеке есть Божья искра, и хотя бы за это каждый человек заслуживает уважения и любви. Важно в каждом человеке увидеть что-то хорошее. И я с благодарностью принимаю всё, что со мной случилось…
— Что – это – за – хуйня? – я злобно перебила её в месте про благодарность насильнику.
— Что, прости?
— Повторяю для слабослышащих. Что за хуйню ты несёшь? Твой отчим подонок терзал твоё тело и твою душу, твоя сучка мамаша всё это знала и покрывала, а ты мне втираешь про любовь, принятие, прощение и благодарность. Вот я и спрашиваю…
— Не говорит так про них. Они хорошие. Ты ничего о них не знаешь!
— Того, что я узнала от тебя только что, мне достаточно, чтобы в моём мире они были достойны самой худшей смерти из всех возможных. В моём мире они не люди.
— Знаешь, я в тебе ошиблась. Я думала – ты хороший психолог. У тебя такие умные статьи на фейсбуке, такие добрые и толерантные.
— Ах, как ты люто во мне ошиблась. Да, хороший психолог будет слушать вот это твоё мимими про тех, кто над тобой издевался. И даже поддерживать тебя во всём этом дерьме про любовь, уважение, принятие и благодарность. А я плохой психолог. Очень плохой. Может быть, самый плохой в этом городе. Вот так тебе не повезло! Уходи. Деньги я тебе верну на карту.
— Что значит «уходи»?
— Да то и значит. Тебе нужно то, что я не могу тебе дать. Тебе нужна сладенькая помойная ложь. Это не ко мне. Поэтому не будем тратить время друг друга. Хороших психологов, таких, как тебе нужно, очень много, их этому и учат по много лет – поддерживать, принимать, любить, уважать. Кого бы то ни было. И толерантности. И эмоциональной нейтральности. И невовлечению. И третьей позиции. И невысказыванию своего мнения. А я злобная неграмотная сука, и я могу только сказать, что подонок это подонок, и гореть ему в аду. Поэтому я и говорю: «Уходи!»
— Никуда я не пойду! Я оплатила этот час, и буду распоряжаться им так, как считаю нужным. И тобой – соответственно. И ты будешь всё это слушать, по крайней мере. Слушать то, что я говорю! – от неожиданного поворота нашей беседы она потеряла маску миленькой деточки, и сидела вся такая ужасно злая и красная, и я была этому очень рада. Первые настоящие чувства.
— Ага, распоряжаться мной. Я типа шлюха, а ты меня сняла на часок, и тебе надо, чтобы я сосала так, как ты хочешь?
— Да, именно так!
— И как ты хочешь? Покажи!
— Что?
— Показывай давай. Это же твои деньги и твой час времени, а я тут исполняю твои прихоти! – я вытащила из шкафа чёрный фаллоимитатор и всучила ей, — мне же теперь надо узнать, как ты хочешь, чтобы у тебя отсосали?

Она взяла Джона в руки. Всё, что происходило в кабинете, было ужасным бредом. Она пришла, чтобы ей посочувствовали и поддержали её в том, какая она одухотворённая и возвышенная в своём принятии и прощении. А вместо этого её чуть не выгнали, а теперь она сидит с этим чёрным хуем в руках. И она засмеялась. Вначале тихонько и робко, потом громче, потом это уже был не смех, а гомерический хохот. Я просто сидела на подоконнике и наблюдала. Мне было важно, чтобы она начала контактировать со своей правдой: если возмутительно – возмущаться, если смешно – смеяться. И мне было важно, чтобы смех сейчас немного разрядил новую для неё и очень сильную волну вытесненной ярости и слёз. Мне важно было, чтобы смех дал ей немного времени.

Отгремев хохотом, она расслабленно откинулась на диване.
Я начала аккуратно нащупывать дно. Дно её реальности и её реальных чувств.

— Как насчёт благодарности? Ты же так благодарна за то, что они с тобой сделали. В этом такой большой ресурс. Ты стала такой одухотворённой благодаря им.
— В пизду благодарность! То, что со мной случилось, худшее, что может случиться с ребёнком. Они сломали мне жизнь. Преступники. Уроды. Я их ненавижу!
— Ненависть? За что? Мама же просто его любила. А он даже помогал тебе с физикой. Они же хорошие.
— Он сука педофил, отморозок конченый. А она мне не мать! Она должна была меня защищать! Я её дочь! Роднее меня у неё нет. Она была обязана, обязана меня защитить. А она меня предала! – она зарыдала. По-настоящему. Она оплакивала себя. Возможно, впервые за много лет. Она на моих глазах теряла мать. И это было очень больно. Но эта потеря была очень нужна ей. Только через эту потерю возможно исцеление. И на эту потерю раньше просто не было сил.

— Ты имеешь право на слёзы. Ты имеешь право на ненависть. Ты имеешь право на ярость. Ты имеешь право на обвинения. Обвиняй их! Обвиняй!
Она подняла голову и посмотрела куда-то в угол.
— Мама, я обвиняю тебя. Ты меня бросила. Ты меня предала. Ты меня продала. Я обвиняю тебя в том, что ты плохая мать. Я отрекаюсь от тебя.

Я видела, что её руки побелели. Её потряхивало. Надо торопиться. У меня есть ещё буквально 3-4 минуты.
— Хорошо. Кто ещё?
— Отчим. Я обвиняю тебя. Я ненавижу тебя. Засунь себе в жопу свои подарки и свою физику. Я проклинаю тебя. Я хочу, чтобы ты сдох. Я приду на твою могилу и оскверню её.
— Меня с собой возьми. Я величайший в мире осквернитель могил. Кто ещё?
— Бабушка. Я обвиняю тебя. Я тебе рассказала и попросила о помощи. А ты сказала, что это всё мои выдумки, и этого не может быть. Я презираю тебя за твою трусость и малодушие. И пусть ты давно умерла. Я хочу сказать тебе, что ты плохой человек и твои муки от рака ты вполне заслужила. И мне тебя совсем не жаль. Твои страдания не искупили твоего предательства. Я обвиняю тебя в том, что ты зря прожила свою жизнь, раз не смогла заступиться за свою кровиночку.
— Ещё?
— Классная руководительница. Я вам рассказала и попросила о помощи. А вы рассказали директору. Я вас обвиняю. Я вам доверилась. А вы всё это слили чужому человеку. А директор потом позвонила отчиму и пригласила его на беседу. Он ведь ходит на все родительские собрания, он член родительского комитета и такой хороший человек. Пусть он разберётся со своей падчерицей. Возможно, её стоит показать психиатру. Я вас обвиняю. Вы знали, что я говорю правду. Но испугались ответственности. Ведь после такого рассказа надо что-то делать. Вы зассали и выбрали свою шкуру. Я вас обвиняю. Вы плохой человек. Трусливый. Подлый. И ещё вы плохая мать. Если вы с чужим ребёнком так, то и вашему можно только посочувствовать.
— Все?
— Нет. Соседка. Я вам рассказала и попросила о помощи. Но вы сказали, что это чужая семья, и вы не можете вмешиваться. И попросили больше не приходить. Я вас обвиняю. Вы блядь сука конченая! И ваш муж алкаш бьёт вас правильно. Я бы хотела, чтобы они бил вас сильнее и чаще.

Я видела, что пора сжигать её адреналин. Его уже было слишком много. Уже опасно.
— Врежь им всем. Бей. Бей! – я схватила толстую кожаную диванную подушку и поставила перед ней, как перед боксёром.

Она ударила кулаком в подушку. Потом ещё раз. И ещё. Я кричала: «Давай! Верни им всё, что они заслужили!»
Она дралась, как раненая тигрица. Иногда она промахивалась и попадала мне в предплечье. Было больно. Я охала, но не убирала подушку. Наоборот, я ещё яростней вызывала её на бой.

Через восемь минут она вдруг остановилась. Нежно взяла у меня подушку. Положила на диван. Села. И заплакала. Тихонько так всхлипывая.
— Я круглая сирота.
Это пришла печаль. И это надолго. Возможно, на годы. И только потом придёт успокоение и принятие.

— Да. Ты была совсем одна в этом. Но ты уже не беззащитная девочка. Ты взрослая умная сильная баба. Прости за эту правду. Ты реально танк.
Она расправила плечи.
— Да. Я и правда взрослая умная сильная баба. И я правда танк. У меня такой характер – я пру к своим целям и давлю все препятствия своими железными гусеницами.
— Посмотри по сторонам. Где та девочка, круглая сирота?
— Вон она.
— Подойди к ней. Расскажи ей, что отныне и навсегда у неё есть ты, взрослая умная сильная баба. И никому в обиду ты её не дашь. Ты за неё порвёшь в клочья любого.
Она подошла к кому-то невидимому. Присела на колени. И очень, очень серьёзно сказала:
— Ты была круглая сирота. Но теперь у тебя есть я. И я всегда буду рядом. С сегодняшнего дня я рядом. Каждую минуту. И если кто задумает тебя обидеть, он будет иметь дело со мной. А я танк Т-34! А ты знаешь, как это серьёзно? Я лучший танк Второй мировой войны! И я просто раздавлю любого гада, кто осмелится тебя обидеть, своими гусеницами так, что и мокрого места от него не останется. Ты поняла меня?

Я увидела, что её услышали, поняли – и поверили. И это самое главное.

А потом я ходила с синяками на руках. Большими такими, тёмными. А было лето. А маек с длинным рукавом у меня нет. И у меня спрашивали, кем это я работаю. А я говорила: «Да так. В боксёрском клубе помощником тренера».

Настя Михеева, психолог – сексолог г.Москва.

© Настя Михеева, при полном или частичном копировании материала ссылка на первоисточник обязательна.

Тест-исследование женской сексуальности с бесплатной расшифровкой результатов
2022-12-08T15:27:11+03:00


Сайт предназначен только для лиц старше 18 лет